Автор: izpsychogestalt

Если представить себе сегодняшнее общество в виде одного человека, какой бы диагноз поставил ему психиатр?

Хочется от всего этого отгородиться, сказать «я не такой», одеть белое пальто и стать в сторонке. Но в белом пальто есть недостаток: оно быстро пачкается. И никак от психоза не защищает.

Инет полон «советов психологов». Советы хороши тем, что успокаивают. Плохи тем, что успокаивают зря. Говорят, психотерапевты не дают «внешних» советов, вроде «что делать». Но они довольно часто дают советы «внутренние»: предлагают другую точку зрения, предлагают попробовать наблюдать и замечать. А еще они делятся тем, что замечают сами.

Попробую поделиться, по мере сил избегая советов. Тем, как воспринимаю происходящее и как видится будущая неопределенность.

Люди

Нам придется намного больше времени, чем привычно, наслаждаться / выдерживать общение с людьми, с которыми живем. Дозировка имеет значение, особенно в близости. Юристы по бракоразводным процессам, ваше время. Но «давайте после карантина».

Нам придется намного меньше общаться с «внешними» людьми – коллегами, знакомыми. Может оказаться, что общение с некоторыми из них было важным.

Время

Исчезают границы рабочего и нерабочего времени. Как следствие: непродуктивная работа и недейственный отдых.

Временные привязки и структуру придется устанавливать самостоятельно. И самому себе сопротивляться. Кто очень сильный, тому будет трудно с собой бороться.

Дорога на работу и обратно, предварительные ритуалы вроде кофе перед началом работы и халата по возвращении домой, все они нужны, чтобы настроиться на изменение среды и деятельности. Этого будет не хватать.

Пространство

Многие лишатся дома в психологическом смысле. Те, кто раньше приходил с работы домой (уходил из дома на работу), уже на будут иметь такой возможности. Они уже там, вопрос только где.

Желания и возможности

Появляется время делать не только то, что нужно и полезно, но и то, что хочешь. Может оказаться, что не хочешь. Прекрасная возможность узнать, чего не хочешь.

Поле

Как бы мы не относились к происходящему, поле наполнено тревогой и действует на всех. Можно отрицать опасность вируса, но сложно отрицать опасность действий правительства и реакций общества.

Соматизация тревоги – удел прекрасных, сдержанных, интеллигентных людей, которые никогда не читают и не говорят про вирус, не чувствуют / не выражают тревоги, страха, досады и злости.

Неопределенность

То, что придется еще неопределенно долго выдерживать. Тем, кому повезет. Хорошая возможность осознать, кто и что ты есть без многих привычных вещей, контактов и занятий и планов.

Экзистенциальное

Страх смерти, изоляция (в т.ч. бытовая), свобода-ответственность, смысл и его отсутствие – с ними придется конфронтировать. Это больно, сложно, но, если выдержишь, говорят, жизнь станет полнее.

Бессилие

Сложно противостоять пандемии и мировому кризису. Придется научить быть бессильным и всё же предпринимать усилия.

Что-то можно делать.

Замечать свои чувства и ощущения. Замеченное можно принять, а иногда, изменить. Описывать, возможно, записывать. Знаешь имя демона – имеешь над ним власть. В конце концов, может быть интересно почитать после. Проговаривать, делиться, слушать других.

Осознавать, какие опоры теряешь. Искать им замену или хотя бы заполнять пустоту.

Насколько это возможно, общаться. Рассказывать свои истории.

с) Игорь Забута, психотерапевт
http://izabuta.com/

«Мы влияем друг на друга тем, кто мы есть и как мы есть» (Арие Бурштейн). Только подлинное, настоящее участвует в контакте. Попытки действовать как-то, быть каким-то из чувства «надо», из желания произвести впечатление или добиться результата — всё это либо мимо, либо против «вместе».

Самый большой подарок, который я взял у Арие Бурштейна: позволение не быть каким-то и ничего не делать (do nothing) во взаимодействии с другим. Звучит парадоксально, но работает. 

Арие предложил эксперимент: стать с партнером на большом расстоянии и просто побыть вместе. Не стараться быть милыми, приветливыми, заботливыми, не пытаться как-то взаимодействовать. Не стремиться интенсивно и напряженно присутствовать. Можно даже не смотреть. Просто быть.

Это минимальный, базовый контакт оказался трогательным и предельно глубоким. Я есть и я знаю, что ты есть. И надеюсь, что я есть для тебя. Мне казалось, мы -две искорки в бесконечной темноте, искорки, сущность которых выражается в двух словах «Я есть». В этом мы одинаковы. Когда мы признаемся в этой сущности, когда признаем эту сущность другого, возникает чувство, противоположное одиночеству. Признаваться друг другу в существовании — даже интимнее и глубже, чем признаться в любви. Едва ли возможно и едва ли требуется что-то большее.

На то, чтобы быть каким-то и делать что-то особенное, уходит много сил, это требует смещения фокуса с человека и себя на маску, на роль. Это не помогает быть в контакте, более того – в этот момент я забываю о человеке и о себе, я разрываю контакт.

В контакте можно быть только собой. Но «быть собой» – нерешаемая задача и неверная постановка вопроса, по которой с иронией и раздражением прошелся Перлз. Человек в маске является человеком в маске.  Вместо «быть собой» Перлз предлагал реагировать сообразно актуальной ситуации. Только как это делать, не сказал.

Пытаться быть собой – это объявлять торжественный выход на сцену Идеального Я. В лучшем случае, это попытка быть неким мумифицированным собой из прошлого опыта, из вчерашних представлений о себе. Мы не только меняемся каждую минуту, мы еще и изменяемся в зависимости от ситуации, от человека, с которыми взаимодействуем.

Пусть я не могу быть собой, но я могу замечать приходящие желания быть каким-то, действовать как-то особенно. Я могу эти желания отпускать, как ненужные. Я знаю, что они не помогут быть вместе. Я знаю, что они не помогут произвести лучшее впечатление. Не быть не собой – почти возможно.

Есть и обратная сторона, о которой Арие не упоминал. Ты можешь не быть таким, каким тебя хотят видеть другие, не делать то, чего тебя хотят другие. Это тоже не поможет быть вместе.

Второй подарок был от @Эммы Кологривовой. Ей как-то удалось сформулировать грустную, но и сильную мысль о необходимости смирения. Смирения с тем, что вот этот контакт – он такой как есть сейчас, и сейчас не может быть другим. Любые попытки его «улучшить», равноценный попыткам изменить другого или исказить себя.

Разрешение не быть каким-то, не пытаться достичь результата — огромное облегчение.  В этом много энергии и по-детски живое, но спокойное любопытство.

В психотерапии возникло множество идей, которым лучше бы оставаться в кабинете психотерапевта и не усложнять людям снаружи их и без того непростую жизнь. Это «жить здесь и сейчас», это «отбросьте свой ум и оставьте только чувства». Всё это психотерапевтические техники, они были придуманы для психотерапевта.

Разрешение не быть каким-то, не быть не собой — о другом. Оно для жизни снаружи, для любого взаимодействия. Кроме функционального: в отношениях босс – подчиненный, полицейский – нарушитель применять не стоит.

Оно для танго. Ты не можешь быть техничнее чем пришел. А вот смутить партнершу сложными шагами можешь. Ты не можешь танцевать разнообразнее и изобретательнее, чем уже научился, особенно из идеи танцевать разнообразнее и изобретательнее. Ты не можешь быть бережным и чувствительными из идеи быть таким. Не можешь выразить чувства, которых нет, так, чтобы партнерша тебе поверила. Ты только можешь полностью присутствовать и не быть не собой. Или изнасиловать себя, партнершу и танец.

Есть и обратная сторона этого разрешения – чувствительность до физической непереносимости к насилию и само-насилию. К попыткам других изменить тебя, к своим привычным и утомительным попыткам быть каким-то и обязательно делать что-то. Хорошие подарки дорого обходятся

Игорь Забута, психотерапевт, преподаватель танго
izabuta.com

Когда я смотрю на человека, а он смотрит на меня, я признаюсь ему в своем существовании, в своем Я, и признаю его Я. И надеюсь, что он видит меня и признает моё Я.

Нам не нужно быть милыми друг с другом, не нужно как-то взаимодействовать. Стремление быть каким-то и делать что-то только мешает присутствовать полностью. Просто быть более чем достоточно.

Мы как две искорки в бесконечной темноте, искорки, сущность которых выражается в двух словах «Я есть». В этом мы одинаковы. Когда мы призаемся в этой сущности и признаем эту сущность другого, возникает чувство, противоположное одиночеству.

Признаться друг другу в существовании — даже интимнее и глубже, чем признаться в любви.

(из опыта на семинаре Арие Бурштейна)

Желая помочь клиенту, привести его к изменениям, я неявно, но убедительно сообщаю ему: «Ты недостаточно хорош для меня, ты сам не справишься, ты не такой.»

Полностью присутствать, добросовестно ничего не делать, пока он исследует, что сейчас замечает и как к этому относится — самая сильная интервенция.

Что ты замечаешь? Как тебе с этим? Покажи это.
Всё.

(из опыта на семинаре Ари Бурштейна)

P. S.: Клиенты — люди, многие из тераревтов тоже. Может и с людьми вне кабинета так можно?

«Работать над отношениями» — режет ухо.

Может потому, что я представляю себе работу, как нечто преимущественно рутинное, или оплачиваемое деньгами, или нужное другим. Как что-то, от чего болит спина или устают глаза. Когда комментатор говорит о боксерах, «работающих на ринге», звучит менее фальшиво.

Для длительных отношений нужны осознанные усилия. Особенно когда не всё гладко. И еще особенней, когда всё гладко. Но эти усилия я ощущаю не столько работой, сколько творчеством.

Когда отношения требуют работы, от которой болит спина и устают глаза, возможно, стоит решиться на творческий акт. Разрушать – тоже творчество.

Когда дружба и любовь вырождаются в заюзанно-нейтральное, невыразительное «отношения», тоже хочется… творить.

«- Куме, ви знаєте, як вони наше палке кохання називають? «Блі-і-і-зость! …»

с) izabuta.com

Есть некоторая жестокость и фрейдовская фанатичность в том, чтобы
как терьер из норы, вытаскивать из подсознания клиента всё, что там предусмотрительно спрятано или разумно похоронено.

Оно ведь не зря там, не зря вытеснено. И даже если сейчас защита уже не актуальна, возможно, клиент еще не готов. И у нас всего час времени. Но мы упрямо тащим из лабиринта нор то, что вслепую нащупала рука. Иногда достаем бешеного барсука и вручаем клиенту, носить за пазухой до следующей сессии.

Если всё время замечать и осознавать себя, свои чувства, когда же чувствовать?

Чувства возникают в контакте, во взаимоотношениях. Человек напротив – фигура, чувства возникают в контакте именно с ним. Но когда мы смещаем фокус внимания с человека на свои внутренние процессы, переживания, возможно, даже начинаем их называть и о них говорить… человек растворяется в фоне, новой фигурой становятся чувства. Контакт прерван. Эготизм? Он.

Осознание – тонкий инструмент и энергозатратная процедура для «распутывания» сложных чувств, для интеграции, для закрытия гештальтов. Испытанная временем психотерапевтическая техника. Жаль, на осознании не написано «Не пытайтесь повторить в реальной жизни». И еще почему-то не пишут «вызывает привыкание».

Полное присутствие, состояние обостренной чувствительности и внимательности – несколько другое. Это не об осознании, а о переживании. Жизнь становится ярче и невыносимее, добавляются несколько новых измерений. Уместно в психотерапевтическом кабинете или наедине с близким человеком. Но тоже вызывает привыкание и неплохо бы уметь это всё отключать, особенно в метро в час пик.

А ведь никто не задумывал нас счастливыми. Или хотя бы здоровыми. Нас вообще никто не задумывал, потому ни счастливыми, ни здоровыми мы быть не обязаны. А психически здоровыми, похоже, и не можем.

Личность — то, что происходит во взаимоотношениях, потому мы ни в коей мере не самодостачны. 
И пока нас не мумифицировали, не особо гармоничны.

Мы травмированы, если были детьми. Мы выросли и попали в мир четырех экзистенциальных данностей, в сравнении с которыми всадники Апокалипсиса (кроме одного тезки) — мимимишные еноты.

Мы человечны в той мере, в какой невротичны. Иногда, необыкновенно красиво невротичны. В этом, похоже, есть некоторая иллюзия смысла.

Клиенты под 70 редко обращаются к психотерапевту. Те несколько, с которыми мне довелось работать, произвели сильное впечатление.

Первое, что впечатляет, это богатство опыта, его протяженность во времени. В их жизни успело начаться (и не всегда завершиться) множество историй. Романтическая неоконченная любовь длинной в 60 лет, полувековые браки, в которых успело произойти всё, что может произойти между людьми за столько времени. Их истории длиннее, чем моя жизнь.
Смена городов и стран, профессий, статусов. Они успели побыть любимыми и одинокими, видели бедность, большие деньги, успели встретить и потерять много друзей. Пережили то, чего только начинают бояться сорокалетние. Экзистенциальные данности, о которых мы говорим с трепетом – это их обыденность.  

Их многомерный, обширный опыт, на первый взгляд похож на мозаику с трещинами. Там редко встретишь завершенные гештальты: слишком многое необходимо осознать и ассимилировать. Часто то, что происходило десятилетия назад, звучит в настоящем времени. Скелеты в шкафу уже не помещаются, для них приходится выделять комнаты. Скелеты иногда оживают и требуют завершения своих историй.

Второе — удивительное: они такие же, как тридцати- и сорокалетние. Они хотят того же. Свиданий, путешествий, романтики, секса, близости. Будущего. Они мечтают так же, как двадцатилетние.
Есть особенность: у них больше людей, которым очень нужно сказать что-то важное.

Работая с ними сложно разглядеть детство. Между ними и детством – много больших значимых событий. Охватить всё не получается, можно работать только с тем, что здесь и сейчас.

Зато тЕла у них меньше, оно как бы прозрачнее и не так громко заявляет о себе. И как это часто бывает: что тише, то выразительнее.

Рядом с ними собственные проблемы видны с большей высоты лет, понятна их конечность и даже незначительность. После сессии испытываешь спокойную благодарность и еще долго раскладываешь инсайты по полочкам. Понимаешь, насколько тебе повезло, и какая исключительная привилегия с ними работать.

P.S.: А еще они не боятся выглядеть и быть банальными, в отличие от меня в момент, когда пощу эту картинку.

P.P.S.: Приглашаю в терапию клиентов старше 65. Скидка 50%.
Запись: 096 447 52 04

Здоровые отношения можно построить только со здоровым человеком. Психологически здоровым, «проработавшим» свои травмы. Ну и самому необходимо таким же здоровым быть.

Для меня это звучит бесчеловечно и дико. 
Можно ли построить здоровые отношения с гипертоником? Астматиком? А ведь это психосоматические заболевания.

Может ли гайморит быть препятствием к созданию здоровых отношений? А дерматит? А как с инвалидностью?

Мы научились принимать, сочувствовать «физическим» заболеваниям. Человек в инвалидной коляске – так же способен к любви и работе, как и марафонец. 
Но психологические проблемы, даже в пределах «нормы», всё так же стигматизируются, как и в позапрошлом веке. Нарцисс, зависимый, невротик — вне психотерапевтической среды это ругательства.

Почему психологические проблемы вызывают такое презрение? Почему к ним не проявляется такое же сочувствие, как к физическим? От непонимания? Или от того, что мы видим в другом человеке свои черты, и нам от этого, мягко говоря, некомфортно?

Человек нам дается в комплекте. Своим «неврозам» он обязан своими самыми привлекательными чертами и ценными качествами. Собственно говоря, «человек — это невроз» (Елена Калитеевская). А к голове гения часто прикреплена жопа злодея (автор).
И мы даемся людям в комплекте. И часто «неврозы» прекрасно сочетаются.

И печально, когда отношения разрушаются, потому что кто-то прочитал в Fb, что они не соответствуют описанию «здоровых», имеют 3 из 10 признаков «зависимых» и т.д. Не потому, что так чувствуешь, а потому, что так написано. Люди часто лишают себя того единственного способа утолить свой голод близости, который им доступен сейчас.

«… жизнь скорее спиритуализируется, чем переживается.» (Стивен Джонсон).

Как полезно читать классиков) Нашёл, наконец, человеческое слово «переживание», вместо милицейско-совкового «проживание».

И задумался как соблазнительно бывает психологизировать жизнь.

Может это профессиональная болезнь терапевтов, которую они невольно индуцируют своим клиентам? И потом, вместо «мне так неудобно», мы несем что-то высоко-абстрактное о личных границах. Хуже того, даже чувствуем — абстракциями, концепциями, конструктами.

И так внимательны к этим своим «чувствам», что становимся скорее осознанными, чем живыми. Уже не способными видеть другого человека, дерево, закат, но очарованными своими сложными, глубокими переживаниями в связи с ними. Эти переживания действительно глубоки и сложны, но направлены внутрь и имеют мало связи с тем, что снаружи.

Вы в детстве закапывали «секреты»? Это лепестки, травинки, бусинки, монетки, яркие кусочки чего-угодно в ямке под стеклышком, присыпанные землей.

Мне нравится отыскивать в детстве клиентов счастливые моменты, теплые, ресурсные воспоминания. Проживать их повторно, вклеивать в альбомы, подписывать, каталогизировать. Это не менее плодотворный процесс, чем проработка детских травм.

Эти воспоминания – ресурсы и опоры, «место силы», автономный источник счастья.  Многие из них присыпаны пылью, завалены хламом опыта. Некоторые из них взрослый обесценил, они выцвели. Их можно реставрировать.

А есть «слишком детские», вроде как непригодные для взрослой жизни. Они – целостные структуры давнего опыта, гештальты из прошлого. Ребенок вырос, его окружение изменилось. Но и опыт прошлого, если его актуализировать, «пересобрать», можно встроить в сейчас, в изменившееся поле организм-среда. Во взрослой жизни тоже возможна игривость, спонтанность, уязвимость, впечатлительность. Просто спонтанность ребенка рядом с мамой нуждается в некоторых поправках, то того как проявиться в 100-килограмовом мужчине рядом с любимой женщиной. Но это та же спонтанность, ее можно «добыть» из прошлого, из детства.

Некоторые воспоминания могут указать на неосвоенные ресурсы: скрытые под землей участки прочного фундамента, на котором можно построить еще несколько комнат для более просторной жизни; заначки, которые родители собрали для ребенка на потом; а может и клад, спрятанный бабушкой.

с) Игорь Забута, психотерапевт;
izabuta.com